<<   Адоньева С. Б.  Полосканье белья: символический порядок повседневных практик

Белье на речке полощу,
Два цветика своих ращу.

Марина Цветаева. 1918)

Я хочу описать одну из обыденных практик, которую мне приходилось наблюдать в течение многих лет в Белозерском, Кирилловском и Вашкинском районах Вологодской области (Белозерский край). Собственно, сама практика – повсеместна: полосканье белья – один из обязательных этапов стирки. Полосканье белья на озере или реке – зрелище для русского глаза достаточно привычное. По этой причине я долгое время не могла увидеть его символической подкладки. Предположение о том, что эта практика нагружена значительным набором  интенций, возникло в результате ряда наблюдений и рассказов, которые случались в течение двадцати лет полевых исследований в Белозерском крае. Их связь я заметила лишь несколько лет назад, в 2005 году, когда во время фольклорной экспедиции мы несколько недель жили в г. Кириллове. В субботний день вдоль протока, соединяющего два озера, на одном из которых стоит Кирилло-Белозерский монастырь, выстроилось несколько машин (от старого москвича до Мерседеса). Из багажника Мерседеса мужчина доставал корзину с мокрым бельем, молодая женщина стояла с шестом, используемым для полоскания, готовая приступить к работе. Другие пары уже были на мостках. Женщины полоскали, мужчины помогали отжимать и складывать белье. Эта жанровая сценка чем-то выбивалась из привычного повседневного фрейма. С точки зрения здравого смысла не было никакой необходимости в том, чтобы на машине возить белье полоскать на реку. В городе Кириллове у многих есть водопровод, а у человека, имеющего автомобиль, он есть скорее всего. А если все-таки водопровод в доме отсутствует, то есть насос, который качает воду из колонки. Почему так сложно организовано простое будничное действие? Зачем и кому нужны такие усилия?

Жители Кириллова, когда я задавала этот вопрос, объясняли этот обычай тем, что вода в реке лучше, чем водопроводная. Здесь вполне уместно было бы вспомнить о символической «нечистоте» выстиранного с мылом белья и, напротив, особой, магической, чистоте проточной воды: «Если мылом выстирано белье, его следует выполоскать в проточной воде, иначе оно будет «нечистым» (Зеленин 1991: 280).  К факту, отмеченному Д.К.Зелениным можно добавить современные свидетельства.  Женщина, рассказывая о посмертных хождениях покойника в свой дом, рассказала о «бельевом коромысле», которое используется в этих случаях в качестве апотропея: «А я, дак, сказала: закрывай двери, клади платяное коромысло, белье, которым полощешь. Это уже считается нечистая палочка, она хотя и чистая, но фактически-то... Ну, длинна палочка прямая... Вот слушай. Это было дело так, что Пети  сватья жила с нами вместе, она мне рассказывала: вот, что-то к одной женщине ходил мужчина, мертвый, покойный, свой. Вот она, говорит, все вот так мучалася. А потом одна, говорит, бабушка, ей научила: "Ложи, говорит, в двери, ну, как называется, поганое коромысло. Оно нечисто, бельевое дак, палочка-то и чистая, ну, по закону-то оно считается, белье стирают, полощат дак - нечистое. Клади, говорит, в двери, там какие крючки ли, че ли... как засов, вот это самое коромысло бельевое /показывает/. Ну, говорит, что перестал» (ФА СПбГУ: Бел19-212).

Но, как представляется, этого магико-семантического основания поведения недостаточно для того, чтобы разобраться в современном содержании и функциях этой традиции.  

Достаточно очевидным резоном сохранения этой трудоемкой бытовой практики может быть внутрисемейная «социальная игра». Молодые семьи – сыновья и невестки – призываются к воспроизведению традиционной практики посредством «гигиенического» требования: стираное белье должно быть промыто проточной водой. Каждое  старшее поколение, поколение большаков и большух, пользуясь правом определять, что и как следует делать,  может прибегать и к этому императиву в своих властных целях. Младшая  семья – отделившаяся в отдельное хозяйство и тем более та, которая продолжает жить с родителями мужа или жены - воспроизводит традиционную практику старших, демонстрируя свое послушание. Традиционная трудоемкая практика полоскания поддерживается за счет принуждения, обеспечивающего иерархию семьи.  Но и такое – социальное - объяснение не покрывает всей совокупности смыслов, которую несет это повседневное действие.

Нарушение символического порядка я ощущала в том, что рассматриваемая практика представляла  собой совместное действие женщины и мужчины, мужа и жены. Наблюдаемый обычай конфликтовал с привычной для меня традицией  гендерного распределения домашних функций: до сегодняшнего дня в отечественной традиции стирка и полоскание белья относится набору  женских работ (как в деревне, так и в городе).  На гравюрах ХYIII – IХ века прачки – устойчивый мотив городского пейзажа. Самостоятельный изобразительный сюжет «полоскание белья в реке», в основе которого полощущие белье женщины, во второй половине ХIХ века и тем более – в жанровой живописи советского периода - становится одним из излюбленных: В.Серов.

Гендерная спецификация стирки белья проявляется в использовании этой практики в ритуальных травестиях. Громыко, описывая сибирскую масленичную традицию, упоминает  это действие в ряду других женских практик, пародируемых мужчинами во время масленичных увеселений: на санях масленичного  поезда находится «мялка, которой обыкновенно мнут куделю; ею здесь мужики мнут солому. Кроме того, здесь находится корыто, в котором мужики же стирают белье, и ступа, в которой они пестом толкут уголья» (Громыко 1975: 103).

Для того, чтобы понять смысл современной иконографии сюжета полоскания на реке (таких фотографий в сети - сотни), я просмотрела его обсуждение в блогах. Фотографии с полощущими постоянно вызывают приступ умиления комментаторов. Я приведу два примера, хотя их значительно больше: этот сюжет – один из излюбленных для фотографов, снимающих российскую провинцию:

Комментарии к  фото, на котором река и фигуры на мостках:

- там белье в реке полощут? Чистая, значит, река! А нравы патриархальные :)))

- понравилась, родную Елабугу вспомнил. На берегу жили, похожий вид.

Комментарии к фотографии, на которой изображена пожилая женщина с бельем в тазу, стоящая на фоне реки:

- М-да... Снято 31 октября... Вон руки какие красные..

- всё умеют наши бабушки да мамы...бедные наши женщины...

- Дай Бог им здоровья и долголетия !!!!!!!!!!!!!!!

- машинка автомат :( )

- И уж некому, видимо, мосток - то сколотить... Печально!

- У меня другой вопрос. Где же еще такая вода чистая, что белье полоскают?!

- Провинциальная Беларусь!

- Даааа... Радует, что хоть там есть:)  Картинка прямо из детства, когда я с тетей в Коломне на реку ходила... Она полоскала, а я рядышком (мне не давала, жалела)...

и бельё ЧИСТОЕ!!

- Эх! Противоречивые чувства раздирают.

К фотографиям видов на водоемы и полоскание примыкают комментарии: «как 1000 лет назад». Или: «…бредем на берег Онеги. Здесь местная достопримечательность, которая работает без выходных. Над водой выстроен деревянный сарайчик, в полу которого сделаны специальные вырезы, огороженные поручнями. В этих дырках каргополочки полощут белье. На дворе начало 21 века….»

Любопытно, что последнее замечание, о «каргополочках», сделано по поводу фотографии, на которой изображены мужчины и женщины, вместе полощущие белье. Привычка так думать, свойственная фотокорреспонденту, перекрывает информацию, предоставляемую его собственным взглядом.

Представленный в сети видеоряд и комментарии к нему позволяют констатировать три обстоятельства: во-первых, традиция полоскания белья на реке имеет достаточно щирокую географию (российский северо-запад, центр России – Тверская, Нижегородская области, Урал), во-вторых, практика мыслится корреспондентами и блоггерами как женская и, в-третьих, как демонстрируют сами фотографии, она не всегда сугубо женская.

Вернемся к описанию белозерской практики. Наши друзья, супружеская пара с детьми, переехали в г.Кириллов несколько лет назад. Как рассказывал отец семейства, их первый совместный выход с бельем, действие, которое они до переселения в Кириллов не совершали, был значимым для них обоих. Муж сам изготовил для жены шест – кичигу [1]. Они чувствовали, что совершали нечто ожидаемое от них местными жителями. Полоща вместе белье на мостках озера Сиверского, у монастыря, так, как это делают все кирилловцы, они проявляли свою лояльность по отношению к традициям локального сообщества.

Ранее подробные объяснения этой практике были даны нашей коллегой и информантом Ириной Геннадьевной Щукиной. Она была научным сотрудником Кирилло-Белозерского музея-заповедника и жительницей г.Кириллова, но родилась и долгие годы жила и работала в Белозерске: это  – соседний город, находящийся от Кириллова в 50 км., на другом берегу Шексны. В 90-е годы мы жили в Белозерске, ежегодно останавливаясь в одном и том же доме, стоящем на берегу озера и окаймляющего его канала. Когда мы наблюдали привычную картину семейного полоскания белья, она обратила наше внимание на молодую пару, полоскавшую белье в озере, и дополнила наблюдаемое рассказом о том, как обычно выходят на полоскание молодожены. Первый совместный выход молодых супругов является предметом общего внимания горожан. Жена шествует с шестом, муж – с санками (зимой) или каким-то другим средством  транспортировки – детской коляской, велосипедом и пр. – летом.

Как можно судить по белозерским и кирилловским интервью, эта совместная работа супругов представляет собой один из обязательных семейных ритуалов, входящих в набор действий, представляющих мужчину и женщину перед обществом как супружескую пару.  Практика совместного полоскания  работает, с одной стороны, на подтверждение прочности брака, с другой – на демонстрацию этой прочности. Согласие мужа на участие в «женской» работе – акт публичного признания мужчины в том, что он, заботясь о своей женщине и помогая ей, готов нанести урон общей мужской «чести». Ради своей жены он готов понизить свой мужской статус, выполняя «женскую» работу. Для мужа – это публичный акт демонстрации своих жизненных приоритетов, и акт публичного признания факта своей любви к жене. Для жены – это одна из немногих практик ее супружеского признания. Тема супружества в символическом подтексте этой практики очень важна, полоскание – совместное действие супругов. Когда женщина выходит полоскать одна или с детьми – это значит, что она вдова или солдатка, или «брошена» и т.д. Выход с бельем, таким образом – символическая артикуляция счастливого супружества или, напротив – расстройства семьи или вдовства. А поскольку белье нужно полоскать в любом случае, выполнение этого действия становится невольным чистосердечным высказыванием на матримониальную тему. Адресаты для такого высказывания всегда находятся: здесь начинает работать многократно отмеченная особенность провинциальной жизни и жизни деревни – фантастическая внимательность к соседским мелочам.

Итак, перед нами этнографический знак. Назовем элементы, составляющие его внешнюю форму: участники – супруги и зрители, место и время действия – берег водоема или прорубь, субботний день, атрибуты – бельевая корзина из луба, шест или кичига, а также средство транспортировки белья. Традиционная семантика определена представлением о магической чистоте текущей воды. Прагматика этого действия как символического акта связана с одной стороны, с поддержанием внутрисемейной иерархии за счет трансмиссии традиционных обыденных правил, с другой стороны, с тактикой презентации семьи как супружеской пары.

Можно было бы и удовлетвориться этим толкованием, если бы не одно обстоятельство. На той же территории – в Белозерье – существует другая, как в техническом, так и в символическом смысле, практика полоскания белья. Для того, чтобы выполоскать, белье толкут в ступе или колоде. Ниже я привожу снабженную комментариями запись интервью, проведенного И.С.Веселовой и М.О.Муратовой в 2000 г. в д.Ухтома Вашкинского района (Эта большая деревня находится в 50 км. на северо-восток от Белозерска и на таком же расстоянии на север – от Кириллова):

- Так у нас все время толкут. Вот мы еще дома жили (в Роксоме, тот же Вашкинский район – С.А.), дак у нас  было два коромысла. Вот такая ступа, как и здесь. Дак, в руке - палка и в другой, дак, вот так вот и толкёшь белье. А здесь так с одной палкой ходишь.

- То есть вы палку с собой носите. А ступы общие?

- Ступы общие, а палка у каждого своя. Как идет кто полоскать, палку несет свою.

- Кто делает эти ступы?

- Кого порядят на сельсовете. Сельсовет дает деньги и уплотят дак. А тут один раз, дак Саша  делал, дак с рук собирали. Таня вон, продавец, собирала.

- Ступа-то небольшая, как, понемножку кладете?

- Дак маленькая, много не накладешь. Которая побольше, побольше и складешь.

- Когда белье полощите, а мимо кто-нибудь идет, что-нибудь говорят?

- Дак, и… На пароме-то когда соберешься, дак рот ведь не зашит. Кто любит поговорить, дак и поговорят.

- А эта штука паром называется, на которой ступа стоит?

- Да, паром.

- А его кто строит? Тоже общий?

- Да тоже поряженные. Тоже деньги собирали, по десятке.

(Паром – небольшие квадратные мостки с перилами около лодочных сараев. На мостках стоят две ступы – выдолбленные в бревне достаточно большого диаметра емкости на цельной подставке).

В традиции Ухтомы практика полоскания также имеет символические функции, но они иные: она формирует группу местных большух. Именно они собираются на мостках, каждая со своим выстиранным бельем,  в ожидании освобождения ступы. Доступ к ступе, а следовательно, и к организованному вокруг нее сообществу, обеспечен участием в складчине, совершенной для ее изготовления. Символический порядок этой практики  очевиден: примитивность конструкции и мостков, «парома», и ступы, в принципе делает возможным иметь этот необходимый бытовой набор каждому домохозяйству. Но нет, в складчине принимают участие именно большухи, не привлекая к этому делу своих мужей. «Толчет воду в ступе» только та, которая имеет на это законное право дольщицы.

Как можно заметить, посредством одной и той же повседневной деятельности на одной территории организованы символические институты идентичности, но – разные. В первом случае - это артикуляция единства супружеской пары, во втором – единства половозрастной группы большух.

Один и тот же семантический предикат – полоскать белье - представлен в разных пластических формах: шест, корзина, мостки. Или – колода<ступа>, пестушка. Обратим внимание и на еще один факт: в Белозерье колодой называют ступу, в Каргополье колодой называют совершенно иное, но для тех же целей предназначенное, сооружение. Крытое – типа сарая – строение, возведенное над водой, в его полу проделаны продольные отверстия, в которых и полощут белье.

Я думаю, что описанная практика дает богатый материал для применения различных семиотических стратегий. При ее рассмотрении мы, при желании, можем прийти к архаической семантике. Можем обнаружить форму соседских и семейных социальных статусов и иерархий. Можем, и материал этого стоит, озадачиться историей практики полоскания, и на этом пути, скорее всего, мы выясним, что семейное полоскание белья – поздняя городская традиция, возможно – традиция горожан советского времени. В то время как досоветская история полоскания белья откроет многое как в отношении социальных институтов (прачки – в городе, распределение ролей и идентичность – в деревне), так и в отношении внутренней формы культурных метафор: «полоскать чужое белье».

Мы можем, и эта стратегия мне наиболее близка, увидеть в этом действии  коммуникативный акт. План «истории» такого невербального высказывания обеспечивается названным выше архаическим сюжетом о чистоте, а план «речи», иначе – само совершение обыденного действия - обеспечивает самоидентификацию каждого из участников как «заботливого мужа», «любимую жену» или «полноправную большуху».

Обыденное действие оказывается коммуникативным механизмом очень тонкой настройки:  случается отказ мужа участвовать в акции – и глубоко интимные отношения оказываются сообщенными всему сообществу. Продавец Маша «забыла» взять у тебя деньги на общую ступу – и ты уже изгой, ты не можешь быть на мостках вместе с другими хозяйками. Сам по себе акт полоскания белья в одиночку – акт признания своей доли, самоидентификационный акт: «белье на речке полощу, двух цветиков своих ращу».

Установка на высказывание при совершении обыденного, рутинного действия может отсутствовать, но оно немедленно осознается как «говорящее», достаточно ввести в эту жанровую сценку на реке наблюдателя. Составляющие этой практики  обеспечивают ее способность стать носителем смысла: здесь все есть – природа и культура, мужчина и женщина, старшие и младшие, один и группа (я и ты, я и они), ступы и песты/шесты, вода и земля, верх и низ, границы, изменение агрегатного состояния (иначе преобразование нечистого в чистое), зрители и исполнители.

 Я думаю, именно эта структурно-семантическая потенция описываемого действия делает его окказиональным языком, на котором строят свои высказывания как практикующие, так и наблюдающие. К последним могут быть отнесены художники и фотографы, избравшие полоскание белья своим излюбленным сюжетом, но их высказывания требуют иных контекстов для толкования.


Библиография

  • Адоньева С.Б. Большаки и большухи // Дух народа и другие духи. Спб. «Амфора». 2009.(в печати).
  • Зеленин Д.К. Восточно-славянская этнография. М. 1991.
  • Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII—первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975.
  • Фольклорный архив Санкт-Петербургского государственного университета.

  1.    КИЧИГА ж. арх. молотило, заменяющее цеп: выгнутая, сручная палка, с плосковатым концом, особ. для сбою колокольца со льна. || Клюка, кочерга; || шуточн. гарнизонный солдат. || Новг. пральник, портомойный валек, палица новг. палка вологодск. валька пск. лапта тул. Гнуть кому кичигу, пригибать голову к ногам, к коленям. (Даль)