<<   Виролайнен М.  Сумбека, царица змеиного царства

О судьбе казанской царицы Сумбеки (Сююм-Бике) подробно рассказано в "Казанской истории" - обширном сочинении XVI в., посвященном завоеванию Казани Иваном Грозным. В книге М. Б. Плюхановой "Сюжеты и символы Московского царства" показано, что взятие Казани трактуется в этом тексте как эквивалент взятия Царьграда (или цареградских областей), которое, в свою очередь, является эквивалентом овладения царственной силой. Как некогда Владимир взял Корсунь, устрашив византийских царей и заставив их выдать за себя греческую царевну Анну, вместе с которой он получил и крещение, так Грозный берет Казань, подтверждая тем самым свой царственный статус. Женским персонажем, аналогичным Анне, в Казанской истории" выступает Сумбека. Обе истории разворачиваются по модели трехчленного фольклорного параллелизма "взятие города/брак/воцарение". Царь Шигалей (хан Шах-Али) выступает в роли заместителя Ивана Грозного. [1]

Рассказ о царице Сумбеке в "Казанской истории" действительно ориентирован на определенный комплекс восходящих к фольклору канонических представлений. Но этот канон подвергся в "Казанской истории" столь существенной трансформации, что скорее здесь следует говорить о его разрушении.

История брака Сумбеки и Шигалея на первый взгляд кажется исполненной противоречий. Сумбека неоднократно изъявляет свою готовность стать женой Шигалея, но когда он становится ее женихом, посылает ему отравленное угощение и сорочку, пропитанную ядом. Разгадав ее умысел, разгневанный Шигалей отправляет царицу, как полонянку, в Москву. Оплакивая свою участь, Сумбека горько упрекает Шигалея в том, что он не пожелал взять ее в жены. Упрек кажется не вполне уместным после попытки извести жениха. Но по прошествии времени брак все-таки заключен.

Противоречия и неувязки этой истории снимаются, как только она оказывается осмысленной через фольклорный канон. По отношению к Шигалею Сумбека ведет себя как непобедимая эпическая невеста, добыть которую можно только пройдя через специальные испытания. Жених или его заместитель, не выдержавший испытаний, обречен смерти. Тот же, кто их выдерживает, получает невесту.

Аналогом брачной перипетии Сумбеки и Шигалея является не история женитьбы Владимира на греческой царевне Анне, а история женитьбы Владимира на Рогнеде, вторично и более пространно рассказанная в Лаврентьевской летописи под 1128 годом: здесь сообщается о попытке Рогнеды зарезать Владимира на брачном ложе. Эти дополнительные подробности разворачивают, как давно уже было замечено, их историю по модели эпических сюжетов героического сватовства и женитьбы на богатырше. [2] С другой стороны, сами летописные рассказы нашли свое позднейшее преломление в фольклоре, - не только в былинах, но также и в сказках и побывальщинах о женитьбе Владимира. Знаменательно, что для народного сознания оказалось возможным вписать историю женитьбы Владимира в сказочный сюжет, согласно которому добывание невесты из "чужого" мира суть неизменное благо. Если такую невесту удается получить, вместе с нею герой получает и царство, одновременно умножая свою "силу", свой магический потенциал.

Подчеркнув, что Сумбека больше сходствует с Рогнедой из Лаврентьевской летописи, чем с Анной, необходимо подчеркнуть и то, что в рамках "Повести временных лет" истории женитьбы Владимира на Рогнеде и Анне вполне изоморфны. В первом случае Владимир захватывает Полоцк, получает Рогнеду и сразу затем - киевское великое княжение. Во втором случае он захватывает Корсунь, получает Анну и крещение.

Из всего множества жен и наложниц Владимира только Рогнеда и Анна названы в летописи по именам, и только в связи с ними двумя: развернут в "Повести временных лет" специальный брачный сюжет. Анна - греческая царевна. Рогнеда - дочь варяга. Варяги и Греки, согласно географической классификации "Повести временных лет", - это два главных "чужих" мира, которые ограничивают русскую землю в пределах земли Иафета (последняя, в свою очередь, ограничена землями Сима и Хама). С этими двумя мирами и вступает Русь, в лице Владимира, в брачное взаимодействие, усваивая себе их силу: магическую силу варягов и освященную христианской верой силу греков.

Сумбека и ее мусульманский город Казань как будто бы идеально подходят для истории о завоевании невесты из чужого мира. Казань - змеиное царство, основанное на месте змеиного гнезда. Гнездо извели с помощью волхвования, но змеиные свойства передались казанцам: на протяжении всего повествования они уподобляются змеям. Змеиная семантика должна была бы подкреплять разворачивание брачного сюжета по фольклорному канону. Борьба русских с казанцами соответствует змееборческой акции, которая во множестве эпических сюжетов о героическом сватовстве предшествует добыванию невесты из "чужого" мира. Но в "Казанской истории" - и это главное происходящее в ней нарушение канона, - в корне меняется представление о природе взаимодействия с "чужим" миром.

Казалось бы, иноверная змеиная Казань обладает всем необходимыми качествами "чужого" мира. Однако в "Казанской истории" подчеркнуто, что город этот, расположенный на самой границе, "на самой украине Руския земли", находится не по "ту", а по "эту" ее сторону. В первой же главе сказано, что место, где стоит теперь Казань, "от начала Русския земли" было единой русской территорией, а в заключительной части "Казанской истории" говорится, что Господь вручил Ивану Грозному Казанское царство, сохранив его для него от прародителей его. Вовлечение в русский мир иноземной "силы" оценивается в "Казанской истории" резко негативно. Именно в этом направлении переосмыслен в ней эпизод призвания варягов. Если в "Повести временных лет" он трактуется как несомненное благо, в полном соответствии с каноническими представлениями о взаимодействии с "чужим миром" (они призваны как предварительно побежденная заморская сила, и именно поэтому их сила вместе с их именем передается теперь Руси, умножая силу русскую), то в "Казанской истории" за призвание варягов однозначно осуждаются "неразумные" новгородцы. Фрагмент, посвященный варягам, очевидным образом связан с интерпретацией Казани как царства, расположенного на исконно русских землях. Присвоение себе той силы, источник которой находится "за границей" своего мира, лишается в "Казанской истории" положительной ценностной окраски, которую оно имело в более ранней традиции.

В контексте политических событий эпохи это вполне объяснимо. В отличие от Владимира, Иван Грозный не получает чужое, а распространяет свое: власть русского христианского царства. И захватывая чужие земли, трактует их как свои собственные, исконно русские. Благодетельного взаимодействия с "чужим миром" такая модель не предполагает.

Между тем взятие Казани действительно ориентировано на взятие Царьграда. Но в силу описанных сдвигов эта ориентация утрачивает ценнейшие крупицы своего сущностного смысла, сопряженного с канонической фольклорной природой взаимодействия с чужим миром. И эти изменения находят самое явственное свое выражение в истории царицы Сумбеки и ее брака с Шигалеем. При всем соответствии их истории эпическому сюжету о непобедимой невесте, каноническое развитие этого сюжета в ней нарушено.

Если поведение Сумбеки на первый взгляд кажется несколько противоречивым (хотя на самом деле ничуть не противоречит "правильному" развитию сюжета), то о поведении Шигалея можно сказать обратное. С бытовой точки зрения он ведет себя вполне последовательно. Обнаружив отраву в дарах Сумбеки, он отказывается от женитьбы на ней, а позже, когда политические обстоятельства вынуждают его к этому, рассматривает брак как постылый, заключенный лишь формально, содержит Сумбеку как пленницу и не вступает в супружеские отношения с ней. Вся эта линия поведения, психологически вполне объяснимая и логичная, нарушает логику эпического сюжета. Распознав отраву и избежав смерти в момент сватовства, Шигалей обнаруживает в себе те качества, которые в эпических сюжетах отличают подлинного, достойного жениха от других претендентов. Обида на жестокость свадебных испытаний в этом контексте совершенно неуместна. Брак с невестой, добытой столь дорогой ценой, в финале остается столь же желанным, как и в его начале. Но в истории Сумбеки и Шигалея все происходит иначе. Добытая по свершении змееборческого подвига (т. е. победы русских над змеями-казанцами) женихом (точнее, заместителем жениха), подтвердившим свои магические качества и способность одолеть непобедимую невесту, Сумбека оказывается ненужной добычей. Развернутый по эпическому канону, сюжет сворачивает, в конце концов, в бытовое русло, и финал истории о Сумбеке становится свидетельством, с одной стороны, разрушения канона, а с другой - колоссального сдвига, произошедшего в русском историческом самосознании в XVI в.

Взаимодействие с чужим миром, осмысленное в соответствии с фольклорным каноном в государственной идеологии Киевской Руси, перестает быть благом в идеологии Руси Московской, которая, осознавая себя единственным православным царством во вселенной, трактует все ценности как содержащиеся внутри собственных границ или исконно своему миру принадлежащие. В таком качестве истории, выстроенные по прежнему канону, сохраняют отчасти свой знаковый смысл, но их содержание становится выхолощенным или ущербным. Змеиное царство, имея все признаки чужого мира, оказывается частью исконно русского мира, а добытая в нем невеста становится не более чем знаковым подтверждением царственной силы Ивана Грозного. В отличие от Рогнеды и Анны, ей уже не дано принести с собой в русский мир никакого обновляющего его события.

  1.   Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995. С. 171-199.
  2.   См .: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 242; Соколов Б. Эпические сказания о женитьбе князя Владимира: Германо-русские отношения в области эпоса // Учен. зап. Гос. Саратовского ун-та, т. 1, вып. 3. Саратов, 1923. С. 69-122; Жирмунский В. М. Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравнительного изучения эпоса. М., 1958. С. 59, 64.