<<   Мельникова Е.  Мужские и женские "сигналы лжи"

Ложь - это исключительный феномен человеческой жизни. Из всех существующих биологических популяций человеческое сообщество - единственная, продуцирующая ложь в огромных количествах и ею не уничтожаемая (вероятно, здесь следует сделать две оговорки: во-первых, физически, во-вторых, - пока). Современные исследования показывают, что стратегия лжи в буквальном смысле слова гибельна для любой популяции, где она возникает как более или менее осмысленный тип поведения. И только человек, производя и потребляя ложь на протяжении всей своей сознательной жизни, выживает и "процветает", расплачиваясь своим физическим и психическим здоровьем, а также жизнями своих "соплеменников" в тех случаях, когда крупномасштабная ложь приводит к революциям, государственным переворотам, войнам.

Вспомним учение русского физиолога Павлова о первой и второй сигнальных системах. Уникальность человека заключается не только в принципиально ином характере второй сигнальной системы, но и в ее значимости. Показания второй системы сильно влияют на показания первой, вплоть до (в крайних случаях) их полной отмены (например, гипноз). Часть сигналов, поступающих в сознание человека, как бы "взрывают" его изнутри, они резко отличаются от всего остального. Это - речь. Для животных речь человека - это звуковой сигнал из первой системы. Для человека же речь - это самый мощный раздражитель, противопоставленный всем остальным и отменяющий условно-рефлекторные связи и даже безусловные рефлексы. И именно речь является основным инструментом лжи.

Специалистами в области теории и практики налаживания управленческих структур и механизмов был проведен опрос руководителей "высшего звена". Выяснилось, что в среднем руководитель от 50 до 90% рабочего времени тратит на коммуникацию (разумеется, в основном, вербальную), и при этом от 60 до 80% руководителей считают, что именно неудачные попытки коммуникации препятствуют налаживанию более продуктивной деятельности предприятия или организации. Происходит так называемое "засорение коммуникативных каналов". Причин тому может быть много; к ним относятся и недостаточно развитые коммуникативные навыки общающихся сторон, и многие другие факторы, носящие характер непреднамеренности. В этом небольшом сообщении я бы хотела остановиться на способах умышленного засорения "коммуникативных каналов". Речь пойдет о сознательной лжи и, соответственно, о способах ее распознавания.

Это сообщение основано на моих переводческих наблюдениях, накопленных за 15 лет работы. Я не располагаю строгими статистическими подсчетами, а опираюсь на свои записи, сделанные "по горячим следам".

Существуют произвольные (или арбитральные) и непроизвольные (или индексированные) показатели ложности передаваемой информации. Начнем с первых.

Логико-семантический уровень.

Ложной может быть сама пропозиция, лежащая в основе высказывания. Собственно говоря, в этом случае, имея дело с сознательным искажением информации или с передачей заведомо ложной информации, мы не можем это диагностировать. Единственным способом распознавания такой лжи является, естественно, лишь получение достоверных данных о реальном положении дел.

Ложной может быть пресуппозиция высказывания. Например: "ко времени отъезда в Санкт-Петербург они уже точно знали, что в этом городе никто не говорит по-английски и нет ни одного переводчика". Высказывание семантически аномально, поскольку в качестве пресуппозиции в него входит ложное суждение ("в Санкт-Петербурге никто не говорит по-английски и нет ни одного переводчика"). Но здесь фокус оценки смещается в область познаний агенса. В самом деле, знали ли они ко времени отъезда в Петербург, что там никто не говорит по-английски? Что там нет переводчиков? Для наглядности я привела нарочито примитивный пример. - Возможны гораздо более тонкие манипуляции. Приведу еще один пример: "Before leaving London, Mr. Johnson signed these documents". Слушающий видит перед собой подписанные м-ром Джонсоном документы и принимает на веру находящееся в пресуппозитивной части утверждение, что м-р Джонсон покинул Лондон, что может и не соответствовать действительности.

В любом предложении присутствует скрытая или явная "ассертивная" морфема да. На уровне текста возможно некое нагнетание, наращивание этого элемента смысла. Например, зачитывается пространная многословная биография некоего политического деятеля. На слух невозможно уловить и, тем более, запомнить все множество сообщаемых о нем фактов. Слов много, однако, аудитория в этом потоке информации отчетливо улавливает только "одно большое да" (да, он хороший; да, все в порядке; да, он сделает все, как надо и т. п.). Интересно отметить тот факт, что в современном разговорном русском языке происходит переход этой "ассертивной морфемы" со скрытого уровня на уровень эксплицитной представленности в тексте. К этому приему прибегают многие современные ораторы. Например: "все мы знаем, да (с вопросительной или полувопросительной интонацией), что на этом этапе работы, да?, уже можно дать положительный ответ, да?, на заданный только что вопрос". Оратор вступает в более тесный психологический контакт с аудиторией, он ждет от нее "обратной связи" в явной форме и зачастую ее получает. Если он производит на слушателей убедительное положительное впечатление, они начинают мысленно, а иногда - и вслух, подтверждать каждый, даже самый незначительный, фрагмент его выступления, соглашаясь с ним во всем и до определенной степени утрачивая способность к критическому анализу воспринимаемой информации. Разумеется, речь идет о тех слушателях, которые понимают русский язык. При переводе этот риторический эффект нейтрализуется.

Нередко эффективным способом воздействия на сознание слушающих оказывается умелое использование метафорических выражений. За чрезвычайно перегруженной образно-метафорическими оборотами речью может скрываться либо слабое владение фактическим материалом, либо умышленное стремление исказить информацию. Метафоры - это неотъемлемая принадлежность человеческого мышления и речи. Они не только помогают человеку наиболее ярко и адекватно себя выразить, но порою и ограничивают, "клишируют" сознание. Они определенным образом структурируют наше мышление и деятельность, в том числе - деятельность речевую. В первую очередь я имею в виду метафоры, устоявшиеся в сознании носителей языка, которые зачастую уже как таковые и не воспринимаются. Например, "спор - это война" (пример из Дж. Лакоффа), а также обусловленные этим обороты выиграть/проиграть спор, нащупать слабые моменты в аргументации противника, нанести решительный удар во время последнего раунда переговоров, разработать удачную стратегию ведения переговоров и т. д. и т. п. (Лакофф приводит этот пример на материале английского языка, но аналогичную картину мы наблюдаем и в русском). Добавлю к этому, что в других культурах тому же явлению могут соответствовать совсем иные метафорические образы. Так, в японском языке любой диалог, и в том числе спор, уподобляется прекрасному, совместно исполняемому танцу. Отсюда вытекает и принципиальная разница в построении культурно-поведенческих сценариев, что может вести к психологическим затруднениям при общении представителей разных культур.

Приведу еще несколько примеров. Предположим, рассказывая о практической реализации одного и того же проекта, один из его участников сравнивает себя с Сизифом, а другой - с птицей, находящейся в свободном полете. Или: один из выступающих говорит: "Все мы знаем, что общение с представителями творческой интеллигенции - это нелегкая работа", а другой утверждает: "Все мы знаем, что общение с представителями творческой интеллигенции - это настоящий праздник". Такого рода высказывания задают всю логику дальнейших рассуждений выступающих и существенно воздействуют на эмоциональный настрой и фактическую восприимчивость слушающих. Оброненное во время неофициального общения замечание типа "Ну, он всем известный жук" способно сильно исказить оценку человека, названного "жуком", и всей исходящей от него информации.

Синтаксический уровень.

Выбор слов и синтаксических конструкций. Возможна подача пропозиционального содержания высказывания без его включения в модальные и коммуникативные рамки. Конечно, далеко не всегда это указывает на то, что сообщаемая информация подвергается некоторому искажению, но в отдельных случаях следует проявлять осторожность и пытаться определить степень достоверности информации и/или ее источник. Например, звучит заявление такого рода: "Корпорация Х уже несколько лет ведет строго засекреченные переговоры с властями нашего округа". Посмотрим, как меняется содержание этого высказывания при его обрамлении различными модальными и коммуникативными рамками: "Губернатор известил нас о том, что корпорация Х...", "В средствах массовой информации мелькают сообщения о том, что...", "Я подозреваю, что...", "Боюсь, что..." и т. п. (Возможна и обратная ситуация, когда средством манипулирования информацией является отсылка к более авторитетному, чем сам говорящий, ее источнику. Об этом речь пойдет позже). Частным случаем такого рода является опущение перформатива: "я предупреждаю вас о том, что...", "хочу предостеречь вас...". Возможен эллипсис агенса на синтаксическом уровне и связанное с этим частое употребление пассивных конструкций, безличных и неопределенно-личных предложений. Например: "это информационное агентство неоднократно обвинялось в подтасовке фактов" (кем обвинялось?); "сотрудник вашей фирмы Петр Иванов подозревается во взяточничестве" (кто его подозревает?); "Ожидается резкое возрастание цен на продукцию этой фирмы" (кто этого ожидает?). Сюда же относится употребление пассивных причастий: "спровоцированная агрессивность", "заблаговременно оповещенные сотрудники института", "разработанный план действий". Возможно также преднамеренное опущение указания на экспериенцера; например: "кажется, что..."; "представляется, что..."; "it seems that".

Мощным инструментом формирования положительного или отрицательного отношения к какому-либо явлению или к определенному человеку (группе людей) может быть сам способ их вербального обозначения. Акт номинации при этом оказывается проявлением, если так можно выразиться, "высшего пилотажа" лжи. Много примеров подобного рода дает нам терминология, связанная с военными действиями. Вспомним всем печально известную "зачистку местности". Очевидно, что речь идет не об уборке территории. Я провела небольшой опрос людей разного возраста и социального положения, обращаясь к ним с просьбой расшифровать это выражение. Ответы были смутные и неопределенные, и только несколько мужчин сказали, что "зачистка местности" может предполагать и проведение карательной операции. Никто из опрошенных не упомянул того факта, что при "зачистке местности" часто происходит физическое уничтожение людей, или, если выразиться еще более прямолинейно, совершаются массовые убийства. В военном деле бомбардировку принято называть "защитной реакцией", а Министерство всегда будет Министерством обороны, но никак не "войны". Боевым ракетам даются нежнейшие романтические названия (типа нашей "Катюши"). И "оружие массового поражения" это оружие массового поражения людей. Приведу несколько примеров из совершенно другой области человеческой деятельности, относящейся ко временам мирным. Вот какие советы даются в одном современном справочном издании для агентов по покупке и продаже недвижимости: плату наличными предлагается называть "первоначальным вкладом", повторный заклад имущества - "дополнительными возможностями", а выражение "распишитесь здесь" заменяется на "напишите свое имя в том виде, в каком вы бы хотели видеть его на документах". Богатый в этом отношении материал дают термины, употребляемые в разговорной речи для определения расовой/национальной (ниггеры, айзеры) или социальной (пролы из знаменитого романа Дж. Оруэлла "1984"; птари, то есть учащиеся ПТУ - из моей студенческой молодости) принадлежности. Огромные возможности для манипуляций такого рода дает привлечение иностранной лексики. "Second hand" звучит как-то лучше (особенно для тех, кто не знает английского языка), чем "бывший в употреблении", что, в свою очередь, является тоже своего рода эвфемизмом и обозначает "поношенный", если уж называть вещи (эти самые поношенные) своими именами. А "killer" кажется кем-то более романтичным и привлекательным, чем "убийца". Предпринимаются несколько неуклюжие попытки защитить язык от явлений такого рода путем разработки его "политически корректного регистра" (politically correct language). Я называю эти попытки неуклюжими, поскольку зачастую, вместо того, чтобы сглаживать некую лингвистическую бестактность, они только привлекают к ним дополнительное внимание. Порою дело доходит абсурда. В одном недавно изданном в США словаре "политически корректного языка", предлагается чрезмерно высоких людей называть "vertically challenged people", а слово "dead", как совершенно неприличное и недопустимое, заменить выражением "metabolically different". Словесным играм такого рода содействует и то обстоятельство, что любое лексическое значение несколько абстрактно и как бы "растянуто". Вспомним Остапа Бендера и "мальчика" Ипполита Матвеевича. Или: в одном контексте "black" будет нейтральным обозначением цвета объекта, а в другом - обидным указанием на расовую принадлежность человека.

Стилистика, риторика, прагматика.

Широко распространенным способом искажения или утаивания информации, а также сокрытия факта не владения информацией является порождение стилистически и эмоционально избыточных текстов. При этом ораторы подчас конструируют невероятно длинные сложноподчиненные предложения с объемными именными группами и с явно недостаточным количеством глаголов, а также прибегают к недомолвкам и всяческим окольным выражениям в таких масштабах, что это существенно затрудняет понимание того, что же они пытаются сказать.

Один из законов Росса гласит: "Нельзя заранее характеризовать важность высказываемой мысли". Нарушается он достаточно часто, вплоть до того, что объем предварительной части сообщения, в которой подчеркивается его важность, превышает саму содержательную часть. В несколько иной форме это проявляется в виде повышенной частотности употребления выражений типа "It's extremely important"; они могут служить "зачином" буквально каждого постулата, выдвигаемого докладчиком.

Существует множество других риторических приемов, позволяющих привлечь повышенное внимание слушателей. Один из них - просьба об обратном. Например, если выступающий говорит: "я вас убедительно прошу не обращать внимания на первый пункт проекта договора, поскольку он будет, возможно, изменен, - не читайте его, пожалуйста", то, как правило, именно этот пункт оказывается изученным самым тщательным образом. Юмористические и абсурдные заявления также привлекают к себе внимание и прекрасно запоминаются. Этот факт блистательно использовал Даниил Хармс, который, знакомясь с людьми, говорил: "Мой телефон запомнить очень просто: 32-08. У человека 32 зуба и 8 пальцев на руках". Подобными приемами часто пользуются, хотя, может быть, и не всегда так успешно, и современные докладчики.

Вообще, говорящий человек всегда пытается внушить слушающему нечто, в чем-либо его убедить. Но есть и встречная активность. При любой степени критичности настроя слушающий всегда внутренне оценивает говорящего с точки зрения его (говорящего) осведомленности, его интересов, которые могут влиять на способ подачи информации, с точки зрения его искренности и его подверженности ошибкам. Существенным параметром оказывается авторитет "внушающего". И чем глубже расхождения во взглядах и мнениях говорящего и слушающего, тем выше должен быть авторитет первого, если он стремится "быть услышанным". Здесь мы вплотную подходим к анализу функционирования грамматической категории эвиденциальности и, шире, - авторитета, стоящего за высказыванием. Не имея возможности остановиться на этом подробно, скажу только, что часто говорящий, чувствуя или предполагая собственную несостоятельность с точки зрения авторитетности, предпочитает отвести от себя критический взгляд слушающих и направить его на кого-либо более "внушительного". Например: "specialists in this field believe that..."... "our chief says that...", "people say that...". Существуют способы постепенного отхода от указания на какой-либо конкретный авторитет при сохранении высокой степени убедительности звучания высказываний, когда они начинают восприниматься как самоочевидные (крайний случай - различного рода заклинания, камлание шамана и т. п.). Я не имею возможности проиллюстрировать здесь это примерами, поскольку это предполагает анализ целого текста, в том числе - его звучания, так как к способам достижения такого эффекта относятся не только логика построения подобного текста и его синтаксическое оформление, но и определенный "обезличенный" голос с характерными темпом, тембром и ритмом.

Перейдем теперь к непроизвольным показателям ложности передаваемой информации. Это - срывающийся голос, различного рода заминки и непроизвольные паузы, манипуляции подворачивающимися под руку предметами, дрожащие пальцы или бегающий взгляд, определенные жесты и позы и многие другие им подобные мимические, кинетические и фонетические явления. В ряде случаев речь человека может быть безукоризненно построена, однако она не производит убедительного впечатления именно потому, что этому препятствуют индексированные показатели недостоверности ее содержания.

Основываясь на своих многолетних переводческих наблюдениях, я могу предположить, что в том, как проявляются факты искажения информации, прослеживается и гендерный аспект. А именно:

а) в целом женскую ложь легче распознать по индексированным, то есть непроизвольным признакам;

б) мужчины свободнее сознательно манипулируют информацией;

в) из произвольных приемов у женщин чаще встречаются стилистическая избыточность как средство затемнения смысла высказывания, а также попытки ухода от ответственности за его содержание путем отсылок к более высоким авторитетам;

г) из индексальных показателей у мужчин чаще всего наблюдаются "напряженный рот", нарочито прямой и открытый взгляд и напористый громкий голос.

Я не берусь предлагать исчерпывающие объяснения этим явлениям. И я не стану делать наивных выводов, подобных тому, что мужчины свободнее манипулируют информацией, поскольку они "более вербальны" или потому, что женщины более правдивы по своей природе. Могу лишь предположить, что мужчины испытывают давление гендерного стереотипа "мальчики не плачут, будь мужчиной", навязываемого им с раннего детства, в силу чего они настолько не склонны проявлять эмоции во время публичных выступлений, что даже индексированные показатели этих эмоций "прорываются на поверхность" значительно реже, чем у женщин. А женщины "зажаты" стереотипом "ты не можешь этого знать, поскольку ты женщина", что ведет к почти невротическому многословию или же к попытке отослать внимание слушающих к другим авторитетам и снять с себя ответственность за содержание своего сообщения. Многим женщинам-докладчицам хорошо знаком страх перед мужской аудиторией. Этот страх, основанный на заниженной самооценке, ведет к обильным индексированным проявлениям неуверенности.

Было бы неплохо научиться распознавать и анализировать подобного рода факторы, с тем, чтобы совершенствовать навыки правильного построения собственной речи и навыки "отделения зерен от плевел" в речи собеседника или собеседницы. Это может способствовать успешности нашей деятельности в мире современных коммуникаций и "прочистке" весьма и весьма засоренных "каналов коммуникаций".