…тёмная,
туця тёмная да туця грозная.
Залетела на наш да дом-хоромину да грозовА стрела,
подстрелила моЁго да мила ладушку да в ретивО сердцО.
Роскололосе оно у нево да нА две половиноцьки,
да на цетыре цетвертиноцьки.
Опустилисе у него да руки белые,
да подкосилисе у него да ноги резвые,
да закрылисе у него да оци ясные,
они закрылисе да они на веки вецьные.
Уж не видать тебе да боле свету белого
да не видать тебе да солнца красного.
Ой. Ой.
Да ты лежишь сегодне да не по-старому,
ты лежишь сегодне да не по-прежнему.
Да ты куды средилсэ, мой Иванушко,
да ты куды да сподобИлсэ?
Не на тежолу ле роботоцьку,
и не на пир, не на гуляньицо.
А ты вставай моё <нрзб>
за столА да за дубовые
за ествА да за сахАрныё,
опуститесь со мной да простисе.
Ой. Ой. Ой.
Ты уйдёшь от нас, мой милый ладушка.
Ой. Ой.
И ты боле нам не встретиссе.
Голосочку нам твоЁго не услышати
и тебя да не увидети.
Не по широкой-то по улоцьки,
не по узенькой тропиноцьки,
ты уйдёшь к царю да подземельному.
За далёкие леса да тёмные,
на болота за зыбуцие,
да за горы за высокие,
да за руцьЯ да за быстрые.
Ты уйдёшь от нас боле укатиссе,
нам тебя боле не видывать,
да нам тебя боле не слыхивать.
Ну, цё ишчё, боле не знаю.
<Тяжело.>
Невыносимо даже. Такого мужа хоронить.